СТЕНА

Не реже чем раз в месяц я молюсь у Стены Плача (иногда чаще). Стараюсь не подъезжать к ней полностью, а пройти пешком значительную часть пути - подняться к ней. В день такого свершения, до посещения Стены, я не пью и не ем. Не из-за ритуала - организм не принимает ни пищи, ни воды.
Молюсь, это немного не то слово, я растворяюсь в энергетике Стены и этого места. Все пропадает: чувство места и времени (я переношусь в то время, когда Храм из камня еще стоял), чувство реальности своего тела - оно растворяется в свете. Это состояние трудно описать!!!
Придется начать очень издалека...
*
В мире все взаимосвязано в тугой узел пространственно-временного континуума (во как закрутил!), в котором причина и следствие присутствуют одновременно, а дискретные сечения, выстраивающие целое на плоскости кадров прошлого и настоящего - это уже результат работы нашего мозга. Смысл этого "высоконаучного" вступления станет вам понятен чуть позже.
Храм в моей судьбе присутствовал всегда: в странных сновидениях детства, которые мне тогда казались фантазией. В рассказах деда. В подслушанных мною его молитвах... Он всегда виделся мне как золотая громада, венчающая высокий холм. Как смысл жизни и манящая цель.
Существовал в каком-то абстрактном пространстве сказочный город на холмах, а на самом высоком - Храм, а от него - притягательное сияние. Об этом я еще как- нибудь расскажу. Сейчас не об этом, а об очередном чуде в моей жизни, связанном с Храмом и Стеной.
Через месяц после моей алии, банк устроил для своих клиентов-олим экскурсию в Иерусалим. От группы я откололся сразу, они пошли по старому городу, а я прямиком к Стене. Подходит ко мне странный человек (так мне тогда показалось) и говорит: вот, хочу подарить тебе Тору, чтобы ты приобщился к вере наших отцов. Открываю я книгу, а она на иврите. Говорю я ему: не знаю я еще языка, ты лучше подари ее тому, кто знает иврит. В общем, отказался я ее брать. Поговорили мы о моей алие, откуда я, какова семья, где дети, как я устроился и еще о разных мелочах... Отошел этот человечек, а я стою и думаю - на каком таком языке я с ним говорил? То, что не по-русски - это точно, но на каком?! И тут до меня дошло, на идиш мы с ним говорили!
Может для другого это нормально, но я этот язык с трехлетнего возраста забыл начисто, не говорили ни папа, ни мама на этом языке! Говорили по-немецки. Но и это еще не все, протест у меня против немецкого языка произошел после расстрела. Протест не то слово, моя психика вытеснила его из памяти. А тут, на тебе, заговорил, идиш вспомнил!
Ладно... Подошел я к Стене, а она расступилась, нет ее, а вместо преграды каменной - свет и Храм - да такой, каким он был до разрушения, такой, каким он виделся в моих мечтах и сновидениях. Постоял я так, опомнился, вышел из очарованного состояния, отошел от стены. Поднимаю глаза, а Храм из света стоит как ни в чем не бывало. И сейчас стоит, светится, а сквозь него, туманно так, проступают очертания этого золотого чирья, который арабы на его месте выстроили. Заплакал я, от обиды за Храм, от этого черного пятна проступающего сквозь сияние, от того, что вот, я его вижу, а перед другими скрыто его великолепие, от непонимания людского - не ждать Машиаха, пока он спустит нам Храм с неба - строить его надо! Сейчас, вчера уже было надо! Но нет Храма в душах людей. И стоит это сияние одиноко без нашей подпитки, и зовет, да как зовет!..
И решил я подняться на Храмовую гору к этому сиянию. И я поднялся. Но это уже другой рассказ и другое отступление. Может вечером продолжу...
*
В году, так в 37-м, когда мне было лет 8-9, явился мне учитель, днем, когда я уроки делал... Показался мне он тогда стариком глубоким: борода белая, одежды белые, и свет от него - белый-белый, золотом отливающий. Испугался я очень. Только потом я понял, что учитель это мой, что вся моя жизнь отныне с ним связана будет накрепко, а тогда испугался - привидение явилось и все тут! Ушел он.
Появился учитель снова только через полгода. Появился, кое-что рассказал, и показал мне какие-то картинки, так я тогда подумал. Картинки, в каждой из которых присутствовал и я. Вот я у какой-то ямы, а невдалеке люди в странной форме, с какими-то странными пистолетами, на ремне через плечо. А после этого, другая картинка, тоже я, но уже постарше, с винтовкой лежу у дороги в лесу, и слово в голове звучит "Засада". И так, картинка за картинкой. А предпоследний кадр - город на холмах, как из сказки "О царе Салтане", но красивее во сто раз. А на холме, в сиянии золотом - Храм. Всю свою дальнейшую жизнь, я видел реализацию этих картинок в моей жизни... А вот предпоследнюю, город сказочный на холмах, так и не пришлось в той жизни...
Так вот, когда мы с этой экскурсией подъезжали к Иерусалиму, увидел я свой город на холмах, вот Он, наяву, предо мною. Через месяц переехал я из Хайфы в Иерусалим, не выдержал, в город своей мечты переехал! Сейчас живу в нем и счастлив...
Да, так вот решил я подняться к сияющему Храму на горе. Присоединился к экскурсии и взошел со всеми на Гору. Было это в году 93-м, до этой интифады клятой. В ворота вошел, а дальше ноги не пускают, стоял как вкопанный. Потом отпустило, пошел я смотреть. Стоит Храм во всем великолепии. А люди, которые по территории ходят,- как в капсулах светящихся, изолирующих. Сквозь сияние Храма проходят, а оно перед ними расступается, капсулы эти обтекает. Вошел я в Храм. Все на месте: и завесы, и Святая Святых за завесами. Потом, из Талмуда, я узнал, что действительно завес было две: спор у мудрецов случился при строительстве Второго Храма - где находилось Святая Святых. Одни говорили: тут, а другие - там. Вот и сделали две завесы - и там и тут, чтобы наверняка святость не нарушить.
Да, о капсулах, у мусульман эти капсулы плотнее и темнее, видимо надо так... Так что, напрасны опасения, что мы можем осквернить Место это, оно себя само от скверны ограждает, своего времени ждет...
Осмотрел я все, и опять к Стене спустился. Домой как на крыльях летел. Вот с этого времени, я к Стене каждый месяц хоть раз хожу, а то и два раза, моя она - Стена эта - тянет меня к ней.
*
Теперь о записках... Если учитывать только материальный мир и его энергетику, то записки - это суеверие. Но... Это не обычное место и не обычная стена, это место соединения небесного и земного, это место силы и имени Его! Кроме этого, Всевышний обещал Шломо, что все просьбы неевреев, вознесенные на территории Храма будут выполнены (если они праведны!). Просят все - и евреи, и неевреи. Какая разница как, пусть оставляют записки - это тоже просьба...
И у меня было две просьбы к Всевышнему... Одну я вложил в Стену в виде записки, а вторую, вторую я произнес мысленно. Так вот вторая исполнилась вплоть до йоты, а записка... жду, может и исполнится.
Да не об этом, в принципе речь. Речь об энергетике места и Стены Плача. Однако сначала очень длинное, но необходимое отступление: две страницы из моей неизданной книги "Демоны глубин".
*
Железные легионы Рима, методично расширяя границы империи, в конце концов поглотили все Средиземноморье и утвердили свое господство от Дуная и Рейна до Британских островов. Там, где ступала нога легионера, утверждалось римское право, римские традиции, римское градостроительство, и... знания по биолокации. В каждом легионе был специалист, который в штатном расписании числился “носителем лозы” (т.е. лозоходцем). Во время боя он находился в самом безопасном месте, но зато на марше и при выборе места расположения лагеря, “носитель лозы” был в передовом отряде.
Эти люди определяли места водопоев, бивуаков (как временных, так и постоянных), указывали места установки четырех колонн-ориентиров, являвшихся осями каждого лагеря. Колонны устанавливались на пересечении энергетических потоков, в так называемых “местах силы”, и формировали то, что мы теперь называем “энергетикой формы”, т.е. создавали на всей территории лагеря поле, благоприятно воздействующее на здоровье и психику людей.
Многое из того, что знали римляне о земных излучениях, они почерпнули у этрусков. А те, как и греки, учитывали энергетику места при строительстве городов и, особенно, храмов. Этруски, закладывая новый город, соблюдали особый ритуал, который соблюдался на протяжении веков. Перед разметкой города на его будущую территорию выгоняли стадо для длительного выпаса. Если животные чувствовали себя хорошо, прибавляли в весе, то место для города считалось предварительно подходящим. После этого принимались за дело жрецы. Они тщательно исследовали печень и диафрагму самого слабого животного. После чего и выносился окончательный вердикт. Они поступали мудро, так как именно на состоянии этих органов отражаются все вредные воздействия среды.
Города античного мира всегда располагались в зонах биоэнергетического спокойствия, т.е. в наиболее благоприятных местах. Храмы же (особенно их алтари и жертвенники) строились по принципу “золотого сечения” и совпадали с “местами силы” - точками пересечения основных электроэкологических линий. Это создавало особую атмосферу, способствующую сосредоточенности.
История урбанистики античного периода знает многочисленные примеры разумного и умелого учета градостроителями геопатических излучений Земли. Древнеримский архитектор Марк Виртувий рассказывает в своих трудах (De architectura libri decem) о неудачном размещении небольшого городка Сальпии в провинции Апулия. Его население более других страдало от болезней. По совету Марка Гостилия, известного “носителя лозы”, городок был перенесен на четыре тысячи шагов в сторону моря, после чего самочувствие жителей намного улучшилось.
Знания древних градостроителей и поныне вызывают уважение Ведь они точно знали, как расположить оборонные стены города, чтобы вредные земные излучения точно совпадали с внешним периметром стен. История войн того времени полна примеров, когда грозные завоеватели вынуждены были прекращать осаду городов из-за болезней и даже мора в рядах осаждавших.
Среди культур древнего мира особое положение занимают греческая и этрусская, ибо здесь кроются истоки европейской цивилизации: и в историческом, и в эзотерическом ракурсах.
Но всмотримся глубже в истоки этих культур. От финикийцев - смелых мореходов и купцов древности (кстати, лучших посредников между Израилем и остальной частью Средиземноморья) греки переняли ивритский алфавит. В этом алфавите, как известно, не было гласных. Греки ввели позднее в употребление алфавит, состоящий из 24 букв, который в большей степени отвечал потребностям индоевропейских языков и способствовал распространению знаний между народами, в том числе знаний эзотерических. Не стоит забывать, что египтяне в это время для выражения мыслей пользовались тысячей иероглифов, а у вавилонян было более двух тысяч клинописных знаков. Только введя в употребление алфавит, все народы смогли ознакомиться с Торой и воспринять то, что содержится в ней. А содержится в ней многое...

 

Под сенью Храма
 

“И сказал Господь Моисею: так скажи сынам Израилевым: вы видели, что с неба говорил Я с вами... ...Жертвенник из земли сделай Мне и приноси на нем всесожжения твои и мирные жертвы твои, мелкий и крупный скот твой; на всяком месте, где Я положу память имени Моего, Я приду к тебе и благословлю тебя. Если же жертвенник из камней будешь делать Мне, то не сооружай его из тесаных, ибо, раз нанес ты на какой-либо из них тесло твое, ты осквернил его”.
(Исход, 20:22 - 25).
“И пусть сделают ковчег из дерева шитим: два с половиной локтя длина его, и полтора локтя высота его. И обложишь его чистым золотом; изнутри и снаружи покрой его; и сделаешь на верху его золотой венец кругом”.
(Исход, 25:10).
“И сделай жертвенник из дерева шитим, пять локтей длиною и пять локтей шириною, четырехугольным должен быть жертвенник, и три локтя высота его”.
(Исход, 27:1).
О неотесанных камнях - позже... А вот о жертвеннике и ковчеге завета уже сейчас можно сказать, что они почти точно соответствовали пропорциям “золотого сечения”. Пути переноски и места остановок ковчега определяли священники и левиты. А если учесть, что должности эти передавались по наследству, то становится понятным, как передавались эзотерические знания. Глубокое понимание каббалы и всего, что стоит за нею, позволяли коэнам и левитам точно определять “места памяти имени Его”.
Тщательный анализ полей памятников еврейской истории, в том числе и иерусалимского старого города, позволяет сделать вывод: все они точно соответствуют “местам силы”, а ориентация и контуры Храма - основным экологическим линиям излучения Земли. Вот чем объясняются некоторые отклонения контуров Храма от ориентации север-юг, восток-запад и небольшое несоответствие пропорциям “золотого сечения”. Эта незначительная погрешность полностью компенсировалась тем, что Храм генерировал настолько мощные излучения, что можно только догадываться о том, какое воздействие оказывала эта форма на паломников и какие невероятные случаи исцеления могли происходить на его территории.
Зодчие Храма обладали эзотерическими знаниями энергетики места и использовали эти знания в строительстве. Даже конфигурация ступеней, ведущих к святилищу, полностью соответствовала напряженности энергетических изолиний, они были разной высоты и разной ширины. Поднимаясь по ступеням, паломник попадал под все более возрастающее влияние высоких энергий, постепенно готовясь к встрече с целью своего пути, и вот: “И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут”.
(Исход, 66:14).


Моя она, Стена эта, и тянет меня к ней



Когда я впервые прикоснулся к Стене и почувствовал ладонями ее шероховатую древность, меня пронзил ток - точно такие ладони были у моего дедушки: шероховатые, натруженные, теплые и родные. А и то сказать, сколько повидала эта Стена! Сколько жалоб, воплей, слезных просьб выслушала? Скольких людей утешила и приласкала! И все это она хранит. Если прислушаться, то можно услышать эти просьбы, можно присоединиться к ним, добавить к этим голосам и свой сочувствующий голос. Если присмотреться, то можно увидеть все эти сотни тысяч людей, которые приникали к ней в горячей молитве. Все хранит стена - и голоса, и изображения людей, и их просьбы. И вплетается в общий хор молитва и просьба каждого нового просящего; к общему сонму пришедших присоединяется и его образ.
И открылась мне самая главная тайна Стены. А может это и не главная, может она важна только потому, что открыл ее я, не знаю. Но увидел я у Стены и родителей своих, давно уже умерших, и дедушек и бабушек, фашистами растерзанных, и деда двоюродного, за счастьем в Англию подавшегося, да утопленного немецкой подводной лодкой еще в Первую мировую... Все они были здесь! Все, хоть один раз подумавшие о Храме, о Стене, все они как бы побывали около нее, и всех их хранит в своей памяти Стена.
Вот она связь времен. Вот связующее звено цепи прошлого и настоящего, вот узел связи причины и следствия! Ох и мощное это поле, поле памяти! целых десять метров занимает. Отойди назад на метр от стены, прислушайся, присмотрись, и ты увидишь и услышишь... Но готов ли ты? Достаточно ли ты чуток к чужому горю? Настроены ли твои восприятия в унисон чаяниям и болям твоего народа? Крепки ли твои нервы, чтобы услышав и увидев, не сойти с ума, не потерять сознания?
Даже если ты и не увидишь и не услышишь, но чуток к энергиям жизни, закачает тебя волна человеческих эмоций всех веков, закачает, как верующего во время молитвы! Вот тайный смысл покачивания еврея во время молитвы, если он молится по-настоящему. Если его молитва - медитация, то не нужно ему раскачиваться, закачает его резонанс поколений, войдет он в ритм молящихся в это время всех, обративших свои мысли к Творцу.
А в метре от стены - это энергия места и энергия Храма, и совсем иная тема...
*
Итак, продолжаю. Но опять - важное отступление. Болезненное, но нужное для понимания, отступление. Можно было бы его назвать - "Как это было", но, Б-г с ним, с названием. Просто немного легенд, для понимания...


Из "Мутир аль Джираб" - арабской хроники 14 века.



...Когда халиф Омар завоевал Святой город <...>, он сказал патриарху (речь идет о Софронии — патриархе Иерусалима во время арабского завоевания): «проводи нас к храму Давида». Патриарх согласился. Тогда Омар, препоясанный мечом, и четыре тысячи соратников <Пророка>, которые прибыли вместе с халифом в Иерусалим, также вооруженные мечами, пошли впереди, а мы все — арабы, достигшие Святого города, последовали за ними, и никакого оружия, кроме мечей, не было на нас. И патриарх шел впереди Омара вместе с соратниками, а мы шли позади халифа. Так мы вошли в Святой город.
Патриарх привел нас в Церковь и сказал: «Это храм Давида». Омар посмотрел вокруг и задумался, затем он сказал патриарху: «Ты лжешь.Пророк описывал мне храм Давида, и это не он». Тогда патриарх повел нас в Сионскую церковь и снова сказал: «Вот храм Давида». Но халиф отвечал ему: «Ты лжешь». Тогда патриарх повел нас дальше, пока мы не подошли к Харам а-Шарифу (арабское название Храмовой горы) и не достигли ворот, названных позднее Воротами Мухаммада. Ступени этих ворот, как и все пространство Харам а-Шарифа, были покрыты нечистотами, заполнявшими даже улицу, на которую выходили ворота. Патриарх сказал Омару: «Дальше можно только ползти на коленях». И он первым опустился на колени, за ним последовал Омар и мы все поползли за ними, пока не добрались до Харам a-Шapифа. Омар огляделся вокруг и погрузился в глубокое размышление. Затем он сказал: "Клянусь именем Того, в чьих руках пребывает душа моя, — Это то место, которое описывал мне Посланник Бога".
<...> Рассказывают также, что халиф сам поднялся туда <на Храмовую гору> и вместе с ним был Кааб аль-Ахбар (Перешедший в ислам еврей, состоявший в свите Омара). Омар сказал Каабу: «О Абу-Исхак, знаешь ли ты где находится Скала?» (так арабы называют «Камень основания»). Кааб ответил ему: «Отмерь от источника в долине Ге бен-Хинном столько-то локтей, там начни копать и ты найдешь ее», и добавил: «Сейчас это место покрыто нечистотами». Они стали копать и обнаружили Скалу. Тогда Омар спросил Кааба: «Где, по-твоему, нам следует построить святилище?» Кааб ответил: «Отведи место для него позади Скалы, и тогда ты совместишь две киблы: и Мусы и Мухаммада (Кибла – направление молитвы). Омар ответил ему: «Ты все еще тянешься к евреям, о, Абу-Исхак. Но мы поставим святилище перед Скалой». Так была воздвигнута мечеть в передней части Харам а-Шарифа (речь идет о мечети Аль-Акса).

Еще одна легенда

Это произошло в то далекое время, когда “Поднебесной империей” правил император Фу-Си. У одного крестьянина постоянно болела голова. Однажды, обрабатывая поле, он случайно ударил себя мотыгой по ноге, и совершенно неожиданно головная боль прошла. С тех пор жители этой деревни, едва почувствовав головную боль, принимались “истязать” свои ноги острыми камнями. К их радости боль всегда унималась.
Это могло остаться тайной одной деревни, или забытым методом врачевания, но к “счастью”, императора тоже мучили головные боли. Многие лекари поплатились этой же частью своего тела за профессиональную несостоятельность. И вот дошла очередь до целителя из той деревни. Памятуя о печальной судьбе своих предшественников, лекарь прихватил с собой острый камень. Представ перед грозным пациентом, он услышал: "Не вылечишь мою голову - потеряешь свою!"
Делать было нечего, целитель вытащил из сумки камень и... хватил помазанника по ноге. И чуть не лишился головы - стражники были бдительны.
"Отпустите его, - сказал император разъяренной страже, - боль оставила нас!"
Щедро одарив знахаря, властитель отпустил его восвояси; однако посоветовал заменить камень тонкой иглой. Так говорит легенда, но...
А вот тут уже начинаются знания.
Костяные и каменные иглы, массажные камни с закругленными наконечниками давно находили при археологических раскопках. Это говорит о том, что лечебное воздействие на “точки” было известно с незапамятных времен, притом известно настолько хорошо, что император Хуан-Ди издал даже по этому поводу специальный указ:
“Нам прискорбно, что наш народ, отягощенный бременем болезней, не рассчитывается с податями и оброками, которые он задолжал нам. Наша воля - не назначать ему больше дорогостоящих лекарств, лишь отравляющих его, и не пользоваться древними каменными остриями. Нам угодно, чтобы применялись только таинственные иглы из металла, которыми направляется энергия”.
Времена императора Хуан-Ди - это приблизительно третий век н.э. Заметьте, тогда считалась таинственной не энергия, а только иглы из металла, которыми она направляется! А энергия упоминалась как само собой разумеющееся явление.
О какой же энергии говорил император?
Нет, сказки все это, не был Мухаммад в Иерусалиме, ничего он не мог рассказать халифу Омару. Ни-че-го. Не тем занимался халиф, он не задумывался, он слушал. Всем своим животным началом, всем своим звериным чутьем, он вслушивался в энергетику места. Так кошка, чувствуя аномальное излучение болезни, обязательно уляжется на больное место любимой хозяйке, и будет впитывать, ее, впитывать, до полного насыщения. Благодарная хозяйка восхищается, - вы только подумайте, кошка, а понимает, что я больна, улеглась мне на грудь и, представляете, лежала до тех пор, пока мне не стало легче!
Не обольщайтесь, кошке нужны не вы, а ваша энергия болезни, для нее эта энергия - бальзам, подзарядка. Ислам всегда устраивал свои "святилища" на местах разрушенных культовых сооружений вырезанных ими народов. Для подпитки их энергией своей агрессивной, животной силы. Для еще большего подавления их национальной гордости. Вот, что искал халиф Омар, "место памяти Имени Его", поток силы ловил. Не оставили римляне ориентиров, разрушили Храм, сравняли с землей. Но и они на этом месте свои капища построили, они понимали, что такое - Место Силы!
И патриарх Софроний, и принявший ислам Абу Исхак, рискуя жизнью пытались отвести халифа Омара от святого места. Но нет, что-что, а чутье у Омара было. Нашел таки он Камень основания - Эвен ха-Штия - краеугольный камень всего мира и его энергетический центр. И возвышается до наших дней над этим местом, как вечный струп, прикрывающий живую рану, мечеть Омара - Куббат ас-Сахра - Купол Скалы, черным силуэтом проступающая сквозь сияние Храма.
*
Простите меня каббалисты, не ругайте, не каббалист я... Но если бы меня попросили нарисовать Дерево сфирот нашей матушки-земли, то сфиру Малхут расположил бы я на этом Камне. А ведь было, было такое, рисовали так карты! Хранится в Национальной Библиотеке Израиля карта 1580 года, на которой Иерусалим расположен в центре, а от него лучами раходятся три лепестка: Европа, Азия и Африка.
Сфирой же Кетер я бы обозначил Храм, даже не сам Храм, а его Святая Святых. Нет, пожалуй, только Давир и Ковчег Завета на Камне основания! И не вижу я в этом никакого противоречия, сходятся для меня в этом месте и Кетер и Малхут, в тугой неразрывный узел связываются. Не ругайте меня каббалисты!
Простите меня специалисты чжэнь-цзю-терапии, простите знатоки Фэн-Шуй, не ругайте, не иглотерапевт я... Но если бы меня попросили составить карту линий распространения жизненной энергии матушки земли, то начальной биологически активной точкой всех меридианов жизненной силы нашей планеты, расположил бы я здесь, на Храмовой горе. Из этой точки начинает расходиться Энергия, поддерживающая жизнь нашего мира. И если около Стены Плача она ощущается только на расстоянии метра, то это потому что прессуется она энергией людского горя, на пределе работает энергия Стены, направляя вверх в Небесное все наши стоны, вопли и тихие просьбы.
Не ругайте меня рефлексологи!
Вы лучше подойдите к Стене, есть там несколько колодцев-шахт пробитых к основанию Стены, к тому уровню, который был поверхностью. По ней ходили, на ней жили наши предки во времена царя Ирода всего две тысячи лет тому назад и посмотрите в них. Глубина этих колодцев около 15 метров. 15 метров наслоений, 15 метров "Культурного слоя"! В Вильнюсе, где я жил до алии, глубина этого культурного слоя всего 40 сантиметров...
Простите меня археологи, не ругайте, не археолог я... Но почему, с какой такой стати, слой разрушений, слой пожаров и войн, слой погубленных жизней и разваленных жилищ, вы называете "Культурным слоем"?!
Не ругайте меня археологи и историки, не специалист я!
А может вы все правы? Если разобраться, то вся культура мира, да и весь мир держится на культурном слое евреев, на вере в Единого. На той вере, родоначальником которой был Авраам, занесший руку с жертвенным ножом над Ицхаком, положенным им на этот самый Камень основания?


Прав был наш праотец Иаков - страшное это место!

Нельзя так кончать рассказ о самом светлом, сияющем и греющем душу, нет нельзя! Задавил меня мрак "Культурного слоя". И ведь что интересно, нет его в глубине души, а вот прорвалось...

Долго я не мог избавиться от мысли, что проходя улицами Старого города, хожу я по останкам своих предков, по их жилищам, по их живым телам. Я даже поймал себя на том, что, ставя ногу на плиты тротуара, я стараюсь нажимать ногой на него как можно меньше. И так мне захотелось пройти по тем улицам, по которым ходили они, по которым ходил и я в своем прошлом воплощении, так захотелось, что пошел я в музей, под центральной площадью еврейского квартала...
Нет. Не получилось свидания с прошлым. Не то все! Туристы, подсветка, витрина какая-то. И тут пригласили меня в Туннель Хасмонеев. Вот оно, наконец! Пропустил я зал, в котором выставлен макет Второго Храма. Интересно сделано, но сделано! Да и не такой Он совсем. Он красивее и величественнее. Проскочил я этот зал. Наконец-то сам проход. Все над головой: пожары, руины, слой этот горючий, слезами людскими сцементированный, а рядом Она - Стена, а под ногами плиты улицы, врагами нашими не топтаной, не оскверненной. Завалило ее до того.
Иду, наполняюсь энергией Храма, впитываю всеми клетками, слушаю. Внимательнее чем халиф Омар слушал. У того интерес хищника был, а я свое прошлое впитать хотел, прикоснуться к нему душой. И вдруг, что это? Дверь заложенная. Говорят, что в 7 веке эти ворота вели в самую древнюю синагогу, которую называли "Пещерой". Да нет же! Нет!!! Это дверь, в которую проходил Первосвященник, находясь в состоянии ритуально чистоты. Чтобы не оскверниться на пути, которым пользуются все. Вы читали об Игольном ушке? Помните: "Легче верблюду пройти...". Переврали евангелисты, не об иголке шла речь, так называлась эта узкая дверь, ведущая прямо в Храм!
Если я прав, то где-то недалеко, сквозь стены должно ощущаться Главное Место Силы, направление на Святая Святых. Да, вот расширение прохода, а вот и группа молящихся, обращенных лицом к Стене...
Прислушался я. Нет. Не здесь это, надо пройти чуть дальше, еще пять-шесть метров... Вот Оно! Устоять нельзя, поток энергии спиралью выворачивает тело, руки и ноги немеют. Нечист я, нечист! Уходить надо, пока не поздно...
Вышел я на поверхность, посмотрел на Храм, и все волосы на мне встали дыбом. Увидел я пожар. Храм горел, жаркие языки поднимали к небу жирные клубы дыма, стены с грохотом рушились. Вопли, стенания, смерть... Очнулся я, стряхнул с себя это видение и опять проступил сияющий Храм.
А вечером, уже дома, открыл я книгу, которую мне подарили. Не прикасался я к ней долго, как-то руки не доходили, а тут открыл. Вот он узел, связывающий прошлое и будущее в единое бытие! На случайно открытой странице - легенда и быль.

Легенда:

Увидя Храм объятым пламенем, взошел первосвященник на кровлю его, а вслед за ним - группа за группой взошли юноши из Коенов с ключами от Храмовых дверей в руках и воззвали они к Господу, и сказали:
Владыка мира! Недостойные быть хранителями сокровища, заслуживающими Твоего доверия, - возвращаем мы Тебе ключи от Дома Твоего! И с этими словами бросили ключи к небесам. Показалось подобие кисти руки и приняло ключи.

А теперь быль:

Они хорошо знали этот звук. Уже в течение нескольких месяцев завывание английской волынки было для них символом ограничения их свободы. И вот наконец в мае 1948 года волынки заиграли в древних, одетых камнем улочках в последний раз, и под их аккомпанемент последние отряды британских солдат зашагали прочь из стен Старого Иерусалима...
Колонны шли по Еврейской улице, и из украшенных каменными орнаментами окон синагог, из темных проходов талмудических школ, вслед уходящим смотрели бородатые старцы, чьи предки видели, как покидали Иерусалим другие воины: вавилоняне, ассирийцы, римляне, персы, арабы, крестоносцы и, наконец, турки — предшественники вот этих британских солдат, чья недолгая тридцатилетняя власть в Иерусалиме кончалась сегодня. Эти старики — раввины, знатоки Талмуда, толкователи Закона, бледные и сгорбившиеся от ученых занятий, всеми забытая горстка евреев, живущая на пожертвования своих рассеянных по свету братьев, — охраняли, точно также, как многие поколения их предков, еврейское наследие в городе царя Давида. Каждый день они молились перед камнями Храмовой горы о том чтобы Господь Авраама вернул когда-нибудь свой народ на землю Сиона.
Последняя покидавшая город колонна британских солдат неожиданно остановилась, повернула назад и двинулась по узкой мощеной улочке, ведущей к Армянскому патриархату. Она остановилась под аркой ворот дома №3 по улице Ор Хаим.
В доме, в окружении старинных книг и традиционного еврейского серебра, сидел рабби Мордехай Вейнгартен, глава общины Еврейского квартала Старого города. Погруженный в благочестивые размышления, он не сразу осознал, что кто-то стучит в ворота.
Наконец, когда стук повторился два раза, рабби Вейнгартен встал, надел жилет и лапсердак, черную шляпу, поправил на носу очки в золотой оправе и вышел во двор. Перед ним стоял человек средних лет, майор британской армии. Судя по желто-красным знакам различия — офицер Суффолкского полка. В правой руке он держал ржавый железный штырь длиной в добрый фут. Торжественным жестом майор протянул этот странный предмет старому рабби. Это был ключ, ключ от Сионских ворот Старого города.
- С семидесятого года нашей эры и до нынешнего дня, - сказал майор, - этот ключ ни разу не был в руках евреев. Впервые за восемнадцать веков ваш народ получает ключ от Старого города.
Вейнгартен протянул дрожащую руку и взял ключ.
Теперь ключи от Иерусалима были возвращены евреям, и столь странный и неожиданный исполнитель Божьей воли встал по стойке смирно и отдал честь рабби.

Правда, попал я на не попранные улицы Иерусалима еще раз, но это совсем друга история.
Так это все произошло...
День был очень трудным. То семейная пара никак не могла в трех горшках разобраться, то пациент, больной страхом, пытался получить от меня выздоровление, как подарок, то больная, у которой все анализы из поликлиники были в порядке, никак не могла взять в толк, что она больна:
- Вот вы говорите - гастрит, - но анализы же в порядке?!
- Но вы же пришли, потому что чувствуете боли?
- Но анализы...
И так, три, или четыре круга. Маята!
А на очереди был еще один очень подозрительный субъект. Вел он себя уж очень несдержанно: ерзал, вертелся, и явно выражал нетерпение. Уж так его свербело, так свербело, да и вид у него был человека явно жаждущего совсем не духовных благ или телесного исцеления.
Зашел он в кабинет тоже не так, необычно зашел: выглянул в салон, внимательно осмотрелся и дверь кабинета закрыл плотно.
- Я парикмахер, - говорит он и замолкает.
- Да, я Вас слушаю...
Тут он вскакиваете со стула, приникает к моему уху и страстно шепчет:
- А вот правду говорят, что вы, рэбе, сквозь землю чувствуете?
- Правда, - говорю.
- Тогда у меня к Вам дело! Важное дело!!!
- Так говорите, - отвечаю, - я Вас слушаю...
- Нет - говорит он, - здесь я не могу, вы должны поехать ко мне в парикмахерскую.
Не могу, говорю я ему, устал я, больных сегодня было много... Нет, говорит, это «Срочно!», надо срочно посмотреть, я Вам хорошо заплачу! Что-то меня изнутри толкнуло - поезжай! Короче согласился я.
Повез он меня в Старый Город, рядом с центральной площадью еврейского квартала, заводит в парикмахерскую. На первый взгляд, парикмахерская как парикмахерская... Да, говорю, так я Вас слушаю. Но мой клиент делает страшные глаза и говорит:
- Не-ет, Вы, рэбе, посмотрите сначала заведение, что Вы тут увидите, а потом поговорим!
Ну, что ж, бывают такие люди, ни кому и ни чему не верят, или их уже кто-то из деятельных шарлатанов научил уму- разуму. Такие хотят сначала доказательств, что на этот раз они имеют дело с человеком, который их не надует. Ладно, говорю, давайте посмотрим Ваше заведение.
Настроился, слушаю. Первая часть, где зеркала и кресла, звучит нормально, но страх и алчность звучат как орган. Необычно сильно звучат. И все тянется к занавеске, которая прикрывает глухую стену, как магнитом тянет. Так, думаю, вся тайна там. Точно, за занавесью чувствуется пустое пространство, причем вырытое в земле недавно, фантом потревоженного насыпного грунта просто пульсирует. Да и от хозяина страхом по этому поводу веет.
Ну что ж, говорю я ему, предприятие Ваше прибыльно, захотели Вы его расширить, и вот там, за этой драпировкой скрывается еще одно помещение, которое Вы незаконно вырыли в склоне горы, примыкающей к Вашему дому. Обмяк мой клиент, сразу расслабился, а потом бросился меня обнимать, вскрикивать, и руку целовать начал. Терпеть этого не могу! Потом бросился срывать плотно пришпиленную к стенке драпировку. За ней скрывалось помещение, по площади большее, чем его мастерская.
Вы все сказали правильно, говорит он, все так и было, но посмотрите еще и это помещение, внимательно посмотрите!
Тут и меня заразило его жгучим интересом, редко я пользуюсь рамкой, в принципе не нужна мне она, а тут достал... И все мне говорит, что тайна под полом, и смотреть надо там.
Начал я обход. Да, какой-то шурф по центру комнаты. Я спрашиваю, что Вы здесь копали? Вместо ответа клиент снова бросается в горячее рукоцелование, не смотря на все мое сопротивление, а потом делает страшное лицо, и говорит:
- Поклянись, что никому не расскажешь, где это место!
Поклялся я...
Тогда мой клиент без лишних слов, сдвигает в сторону щит, прикрывающий отверстие в полу, диаметром больше 1,5 метра, и включает на стене выключатель. Перед моим изумленным взором предстает глубокий, около 15 метров, освещенный колодец, у устья которого прикреплена удобная люлька с кольцом. Затем он выкатывает из темного угла электрическую лебедку с крюком, соединяет это все вместе и садится в люльку:
- Я первым спущусь, а потом ты. Не буду описывать все подробности этого спуска,
достаточно сказать, что все было проделано очень профессионально, даже каску
мне на голову водрузили.
Перед моими глазами предстала кладка из иерусалимского камня, уходящая в завал в одну и в другую сторону. Я ошарашено спросил, - как ты это нашел, и зачем ты это копал, и как ты вывозил эту всю землю?
А дело было так, говорит, решил я расширить помещение за счет горы, разобрал стену, начал копать... Землю вывозил ночью в багажнике (представляете?). Днем стриг головы, а ночью копал и вывозил. Потом я разровнял пол. Но когда я вынул выступающий камень, земля посыпалась вниз. Весь этот «колодец»
уже был в завале, но очень узкий - щель, я его расширил. Хорошо, говорю, что ты от меня хочешь?
Так куда копать?!! Туда или туда?
А зачем, спрашиваю...
Смотрит он на меня как на дурака, или блаженного, и говорит с придыханием:
- Это же Старый Город, отсюда люди бежали, ведь золото можно найти! В какую сторону копать?!
Показал я ему, вправо говорю копай, там, я чувствую, должна быть улица.
Хорошо, говорит он мне, как докопаю, так тебя снова позову, а если что найду -так пополам. В этот раз на этом все и закончилось. Приехал он за мной только через месяц... И с места в карьер - докопался - говорит. Вроде конец стене, а дальше боюсь копать, а вдруг обвалится?
Приехал. Спустился. Посмотрел. За тонкой перегородкой «культурного слоя» чувствуется пустота. Прозондировал я это все - нет, не обвалится. Дальше, сверху прочность какая-то ощущается, ломай, говорю при мне, хочу посмотреть что там...
Отошел я чуть подальше, а парикмахер мой взял кирку и начал проделывать проход, да сноровисто так, набрался опыта! Через несколько минут открылся проход. Вот когда я понял душевное состояние Корвалана, когда он открывал вход в гробницу Тутанхамона: трепет первооткрывателя охватил меня всего, лампу, кричу, давай! Лампу он мне подал, а сам назад подался боится все же... А мне этого и нужно, так захотелось первым зайти туда и посмотреть - что же за этой преградой скрывается?!
Лампа сильная была, наверное ватт 500. Я вошел и остолбенел! Передо мною открылась маленькая городская площадь, диаметром метров 10, перекрытая сводом, на которую выходили три узеньких улочки. А справа две двери в жилые дома. Посреди площади - колодец. За пределами площади завалы. И все это так, как обвалилось почти две тысячи лет тому назад. Не было тут никого с тех пор!
Дух у меня перехватило, с места тронуться не могу. Тысячелетняя тишина, замершая на трагической ноте. Застывший на долгие годы крик человеческого горя, боли и смерти. Бегство, страх, огонь и смерть... Слезы у меня из глаз льются, а этот ... меня сзади подталкивает: что там, ну что?!! Пропустил я его, а сам к колодцу подошел. Бросил в него камешек. На счете пять вода булькнула. Глубокий. И вода в нем, видимо, вкусная и холодная...
Подошел я к одной двери - обломки, горелые балки, земля... Подошел ко второй. В метре от нее, из заваленной двери тянется какая-то дряхлая ткань, а невдалеке, обломки маленького кувшинчика, а рядом монетка, медная, позеленевшая. Видимо, разбился при бегстве кувшин, и второпях не заметил хозяин одной монетки. Повернулся я и молча ушел...
Долго, очень долго, допытывался у меня «парикмахер» - куда копать дальше. Ничего я ему не сказал, от машины отказался - такси заказал. На прощанье обозвал его гробокопателем, плюнул и ушел.
А монетка эта, обломок кувшинчика и кусочек ткани - по сей день у меня, храню у себя. Грешен...
Не пришел больше ко мне кладоискатель этот, так я и не знаю - нашел он золото, или нет. Думаю - не нашел, есть у меня такое чувство. Но благодарен я ему, если бы не он, не довелось бы мне пройтись по камням не попранным, и не вдохнул бы я неоскверненный мусульманами и римлянами воздух Второго Храма.
 

Вот и вся история.

Но не бывает у меня так, чтобы закончилась она без продолжения. Есть у нее конец. Конец чудесный!
Но связан он с личными воспоминаниями, моими и ученицы моей.

Мне в некотором смысле повезло - превращение из ребенка во взрослого человека произошло у меня в период, когда прошлое и будущее, как сцепленные пальцы двух рук, плотно вошло одно в другое. Я еще застал во всей красе еврейское штетл, с ее шинком, синагогой, рынком, пыльными не замощенными улицами, базарами, на которые подтягивались все, кто мог, не столько ради покупок (откуда деньги?) а для обмена новостями, для «себя показать и других посмотреть». Я помню то «прекрасное время», когда владелец велосипеда считался богатым человеком, а сапоги - признак зажиточности и самостоятельности - носились не на ногах, а на палке за плечами, и надевались перед самым входом в местечко. Когда спичка, из-за дороговизны, делилась вдоль на две части, а за месяц работы, батраку платили два злотых, и это считалось очень неплохой платой! Когда крестьянки, идущие в местечко, не утруждали себя поисками укромного местечка, а останавливались по малой нужде там, где их она заставала и справляли ее стоя, не задирая
длинной юбки, широко расставив ноги... Простите меня женщины за эту подробность, но это
характерная картинка того простого времени!
Может повезло вам, вы не застали этого времени, и читаете о нем только у Шолом Алейхема, не знаю, не знаю... А рассказываю я это только потому, чтобы вы могли себе представить бабушку того человека, о котором я вам хочу рассказать. Это был человек незаурядный - диктатор и патриарх, если можно так сказать о женщине. Представьте себе типичную, плотно сбитую еврейку, которую «сбивали» не столько с боков, сколько сверху и снизу, с характером и повадками торговки рыбой на еврейском базарчике. О, это отдельный вид человеков, сейчас таких людей почти не производят!
Почему мне представилась именно торговка рыбой? Ну посудите сами... Лето, жара, пыль. У вас на прилавке несколько жалких рыбешек, выловленных на рассвете из речушки вашим постоянным поставщиком - хронически полупьяным мужиком из соседнего хутора и проданных вам за все ваши сэкономленные за неделю денежки, которые вы заплатили ему, достав из-за бюстгальтера, после длительного и жаркого торга. В эту жару вам надо их успеть продать, купить себе курицу, да еще до наступления субботы приготовить из этой курицы обед на одиннадцать человек!
Бы напористо зазываете сомневающихся евреек, желающих приготовить гефилтэ фиш: «Вы только посмотрите на эту щуку! Это же царица щук, ее еле вытащили из реки, так ее не пускали все остальные рыбы! Если вы снимете с нее кожу и нафаршируете, сложите ее колечком, да подадите на стол, ваш муж таки будет вами доволен!». И вы продаете эту щучку! Вы успеваете убедить всех покупателей. Вы распродаете весь свой, уже начинающий быть не совсем свежим, товар. Вы успеваете приготовить обед, прибраться, и встретить мужа, возвращающегося из синагоги, полным порядком, накрытым столом, и мирно горящими шабатними свечами. Представили? Вот такой была бабушка этой женщины. Она решительно выгнала из дома своего никчемного мужа, отбила сильного и мужественного отца семейства у другой женщины и женила его на себе. И этот человек, которого боялась вся гойская шпана, носил ее всю оставшуюся жизнь на руках! Она правила всем семейством железной рукой. И этой же рукой решительно привела в дом будущего отца Оры (назовем так эту женщину, ставшую потом моей ученицей). Папочка Оры, подобранный бабушкой, был как две капли воды похож на нее. Слова любовь, он не понимал ни психологически ни органически. Жену он «жалел», но это не мешало ему поколачивать ее за каждый проступок. Поколачивал он и Ору, и довольно часто. Но в один прекрасный момент Ора восстала и отец понял, что больше он никогда на Ору руку не поднимет и, что самое интересное, с этим смирился!
Ора - человек тонкий и лиричный, человек видящий и чувствующий, унаследовала кое-что и от бабушкиных достоинств. Выйдя замуж только для того, чтобы вырваться из дома, мол, стерпится - слюбится, когда поняла окончательно, что ее муж - «не то» и вообще человеком может называться весьма условно, выгнала его из дома так же решительно, как в свое время ее бабушка.
Пришла она ко мне, как пациентка, мучимая сомнениями, одиночеством и непониманием окружающих, доведенная почти до отчаяния, и я удивился: ко мне пришел Человек, которого нужно только освободить из футляра горя и подавленности, и он засияет на радость всем людям, которые обязательно придут к ней за светом и радостью...

Учитель приходит тогда когда готов ученик. Она стала моей ученицей...
Освобождалась Ора от «футляра» свободно и радостно, опережая всех остальных учеников, а ее основное звучание прорезалось в ней все мощнее и мощнее. Есть в каждом человеке, как и в каждом объекте, при всем богатстве излучений, особое, присущее только ему одному, индивидуальное звучание. Даже у самого малого объекта.
Все дело в том, что совпадающие вибрации большинства жителей больших городов создают в них специфическую напряженность ментального поля, которая либо подавляет новоприбывшего, либо стимулирует его собственный эмоционально-психический настрой. Никого и ничто эти вибрации не оставляют без воздействия. Даже жилые дома, «казенные» здания, больницы, школы пронизаны мыслями своих настоящих и бывших хозяев. Для человека с раскрытым внутренним зрением кирпичи из стены тюрьмы, синагоги или школы никогда не будут одинаковыми, даже если они сделаны из одной глины в одно время одним мастером и внешне абсолютно одинаковы.
Каждый человек несет на себе, как автобиографию, излучения среды. Вы и сами наблюдали этот феномен: еврей из Москвы резко отличается от еврея из Прибалтики, а Иерусалимец от жителя Хайфы! От Оры неистребимо веяло Иерусалимом. Все это было бы нормальным, но она никогда в Иерусалиме не была, даже с экскурсией! Однако ее все время преследовала одна картина -каменный колодец, прикрытый пальмовыми ветвями. Пришло время и ее начали посещать воспоминания прошлого воплощения и первой пришла память о колодце!!! Вот один из ее рассказов, которые она разрешила мне передать вам...

(Рут - это Ора в прошлом воплощении)
««Колодец никогда не был одиноким. Около него всегда, до позднего вечера толпились люди. В основном это были женщины. Для Рут он был самым значимым местом в мире. Сюда она приходила не только набрать холодной воды, но и послушать новости. И именно сюда она прибежала с последней отчаянной надеждой, что именно колодец поможет ей найти выход из того ужаса, в который повергли ее сегодня слова отца: «Ты уже взрослая и я принял предложение очень уважаемой семьи. Готовься к свадьбе!».
Рут не осмелилась перечить отцу и растерянно глянула на мать, но та сделала вид, что ничего не слышала. Злость, отчаяние и страх переполняли Рут, когда она неслась по узким улочкам к колодцу, мечтая только об одном, чтобы там никого не оказалось. И действительно, в этот знойный час на улице стояла тишина, казалось вымерло все и лишь ветер гонял сухую пыль. Колодец ждал. Он был заботливо укрыт сухими пальмовыми ветками. Разбросав их, Рут глянула вниз, в темноту. Ну вот и все, будут знать, теперь я покажу им! Она снова и снова повторяла эти слова. Никогда прежде она не испытывала такой ненависти к родителям, и никогда Прежде не хотела так досадить им. Наклонившись над колодцем, она почувствовала его сквозящий холод. В ее голове мелькнула мысль: «Странно, вода в нем всегда такая свежая и холодная, отчего бы это?».
Глядя вниз, она попыталась представить, что увидят женщины, когда придут за водой и внутри шевельнулось что-то крайне неприятное. Но вместе с этим внезапно появилась еще одна, совершенно новая мысль - а как же Бог? Тот грозный и карающий Бог, о котором ей всегда рассказывал отец и робко, со страхом оглядываясь, мать?
Он поймет, простит. А если нет? Тогда вечные муки, еще пострашнее тех, которые ей предстоят? Рут снова и снова наклонялась над колодцем, уже понимая, что она не в силах совершить то, что задумала. «Ладно, тогда я покажу ему!», в отчаянии и все же с облегчением подумала она... Он - это был жених, появившийся в ее жизни так некстати. Да, она всегда знала, что выйдет замуж. Многие мужчины заглядывались на ее рыжеватую пышную гриву и диковатые, непропорционально большие глаза, цвета перезревших оливок. Но все это должно было произойти не так и, главное, не сейчас! И кто он такой, этот Ицхак? Снова и снова она пыталась вспомнить его лицо, но кроме сухощавой фигуры, появлявшейся в последнее время около ее дома и около колодца, когда она приходила за водой, почему-то ничего не могла вспомнить. «Он ни за что не дотронется до меня, вот тогда-то я и успею лишиться жизни». Эта мысль сразу же привела ее з хорошее расположение духа. Но горечь несбывшихся мечтаний еще кипела внутри. Она наклонилась к колодцу, и почти прокричала:
- А ты говорил мне, что я буду счастлива!
- Счастлива - отозвался колодец.
- Я буду счастлива с Ицхаком?!
- С Ицхаком - отозвался колодец...
Увидев первых женщин, направлявшихся к колодцу, Рут метнулась прочь от него, она побежала домой. Однако, кроме принятого решения, еще что-то навек поселилось в ее сердце. Это новое -было безразличие к отцу и жалкое презрение к матери. Но еще одно, очень робкое чувство, чувство надежды на будущую радость затеплилась в ее душе, ведь колодец никогда ее не обманывал!»»
 

Старый, но еще довольно крепкий Натан, решил сыграть свадьбу по всем правилам. Дело близилось к зиме и после сбора урожая, для свадьбы было самое подходящее время. И вообще, не было ни какого смысла тянуть с таким значительным событием в жизни семьи! Он был в самом веселом расположении духа - урожай выдался неплохим, а главное его достояние - оливки и финики уже свозили к крепкому сараю, где стояла новенькая давильня. Стадо овец тоже не разочаровало, ни одна овца не заболела и не пала, а приплод радовал глаз! «И вовсе мы не бедны - думал Натан - вполне можем породниться с этой семьей... Золота, правда нет, но два полных кошеля, серебра и бронзы, совсем не плохое приданое!. Действительно, более удачного замужества для Рут и придумать было нельзя. Семья славится своим благочестием, а выше всех поднялся Ицхак, еще бы, служитель Храма! При его молодости, богатстве и наличии еще всего одной жены - все складывается как нельзя лучше...».
Никогда потом Рут не сможет вспомнить, как прошло время до свадьбы. Она лишь смутно, какими-то обрывками, будет вспоминать страшную суету, каких-то совершенно незнакомых женщин и мужчин, тревожное блеяние овец и непривычный запах вареного и печеного мяса. Даже момент омовения в микве и одевания к свадьбе, прошел мимо ее сознания. Запомнились лишь восхищенные взгляды гостей, и завистливые глаза уже бывших подружек. «Ну к чему все это?!».
Всю свадьбу Рут просидела опустив глаза. Ничто, даже церемония сочетания не затронули ее. Она постоянно прокручивала про себя картины, либо того, как она убьет себя, либо - как убьет его. Только эта мысль давала ей возможность держаться спокойно.
Весь ее бешенный темперамент проявился потом, когда поздно вечером ее ввели в дом Ицхака. Уже там, хорошенько разглядев его восхищенное лицо, она с отчаянием человека, которому нечего терять, даже не сказала, а прошипела ему о тех последствиях, которые его ожидают, если он прикоснется к ней. Но реакция мужа оказалась для нее совершенно неожиданной. В ответ он только посмотрел на Рут (она впервые заметила какие у него проницательные глаза) и расхохотался. Лотом он взял овчину и бросив ее на пол - сказал: «Ну, если ты предпочитаешь спать на полу, ничего не имею против».
Рут осеклась, блеск ее диких глаз погас, как гаснет огонь в очаге. Все еще недоверчиво поглядывая на Ицхака и ожидая подвоха, она сняла с себя тяжелые украшения, демонстративно швырнула их, и уже с явным облегчением свернулась калачиком в углу лежанки. Странно, но впервые за много дней она спала спокойно, правда, она чувствовала как Ицхак несколько раз подходил к ней, но это ее не встревожило, а под утро, когда стало совсем холодно, она почувствовала как он заботливо ее укрыл.
Утро было необычайно свежим. Поеживаясь под полотнищем грубой ткани, Рут долго не могла понять где она находится. Ее взгляд, блуждая по незнакомой комнате, открывал все новые и новые предметы. Дом был относительно небольшим - центральная комната как бы переходила еще в две небольших комнаты. Одна из них была спальней, а вторая, скорее не комната, а ниша, была заставлена большим столом. Чтобы попасть на кухню, нужно было спуститься на несколько каменных ступенек вниз. Рядом с кухней находилась еще одна небольшая комната. Рут догадалась, что это была кладовка. Из комнаты вела лестница наверх. Больше всего ее поразил большой стол. Раньше она никогда не видела такого количества свитков. Она никогда прежде не брала их в руки, и все, что было связано с письменностью, наводило на нее первобытный ужас.
В доме никого не было, она встала и почему-то на цыпочках направилась к столу. Полюбовавшись массивным светильником, она нечаянно задела рукой один из свитков. Отдернув руку, как от огня, она отскочила от стола и, немного переведя дыхание, отправилась дальше изучать свое новое жилище... На кухне было уже не так страшно - вещи казались привычными, такими, как и в ее родительском доме.
Маленькая комната действительно оказалась кладовой. Там стояли огромные глиняные кувшины. В одном, самом большом, была мука, в других, поменьше - масло и зерно. Один из кувшинов был пуст, тут она поняла, что очень хочет пить...
Завязав платок особым узлом, как и положено замужней женщине, Рут подхватила пустой кувшин и отправилась к колодцу.
 

Пройдя немного по узкой и темной улице, она уже издалека услышала громкие голоса. Ну конечно же, все подруги были уже там... При появлении Рут раздались радостные восклицания, со всех сторон посыпались шутки. От некоторых из них ее лицо покрылось густой краской, подружкам очень хотелось узнать, как все произошло. Женщины пристально присматривались к походке Рут, и посмеиваясь, пытались найти в ней что-то новое. Рут съежилась, стараясь производить как можно меньше движений. Набрав воды, она пошла домой имитируя усталость и неуверенность походки. Стыдливый румянец и походка, похоже удовлетворили любопытство подруг и постепенно их разговор перешел на другие, не менее занимательные темы.
Жизнь потекла легко и беззаботно. Никаких особых обязательств у Рут не было и ей часто приходило на ум, что теперь ей живется гораздо лучше и легче, чем в родительском доме. И все было бы ничего, но постепенно тяжелая скука стала овладевать ею. Практически целый день она была предоставлена самой себе. Ицхак появлялся лишь вечером, внимательно расспрашивал, как прошел день, смешил ее разными историями, а затем садился при свете светильника за свои рукописи и сидел допоздна. Спал он на «кровати», а Рут отправлялась спать на кухню, где была теплая от печки каменная лежанка,
Однажды он вернулся раньше обычного и предложил Рут пойти с ним на площадь перед Храмом. Она безумно обрадовалась. Во-первых, она давно никуда не выходила, отец практически никуда ее с собой не брал, во-вторых, площадь - это была не просто прогулка. Площадь перед Храмом было средоточием бурной жизни Иерусалима. Там было все. Там заключались и расторгались сделки, невдалеке расположились торговцы всем на свете, начиная от драгоценных пряностей и кончая египетскими тканями. Менялы, громко споря разменивали деньги. Туда стремились все. Гомон окружил их и они с наслаждением окунулись в него.
Рут внезапно почувствовала, что Ицхак тянет ее куда-то. Это оказался ряд тканей. Не успев что-либо сообразить, как она уже оказалась закутанной в отрез ткани изумительного синего цвета. Ее пальцы стали непроизвольна гладить легкую ткань. А Ицхак, расплатившись, уже увлек ее дальше. Подожди! Закричала Рут, увидев клетку с белыми голубями. Она замерла перед ними, как вкопанная. Голуби были хороши. Даже в шуме толпы было слышно их воркование. «Купить? Хочешь?» - спросил Ицхак - «А можно?», но Ицхак уже доставал красавцев из деревянной клетки - «Держи, они твои».
Рут осторожно взяла птиц и почувствовала в ладонях биение маленьких сердец. Совершенно не думая, только уловив птичье желание, внезапно разжала обе руки. Голуби с шумом рванули вверх и быстро превратились в две маленькие точки. Вслед им несся ее счастливый смех. Но вдруг она осеклась, она увидела, что торговец еще держит в руках деньги, протянутые ему Ицхаком, он даже не успел еще
их спрятать. Восторженное выражение на лице Рут сделалось испуганным и виноватым. В первую минуту она не решилась взглянуть в лицо Ицхака, но делать было нечего, и когда все же посмотрела, то была поражена его смеющимися глазами, в которых сквозила такое удовольствие и понимание, что сердце ее забилось, как у тех голубей, умчавшихся ввысь. Этой ночью она стала настоящей его женой...».

Вот, пока и весь рассказ. Они прожили долгую и счастливую жизнь. Через некоторое время, когда семья увеличилась, они, к великой радости Рут, купили новый дом, выходивший дверьми на площадь с колодцем. Как водится, она пережила Ицхака. Слава Богу, он не дожил до разгрома и взятия города. Когда все заполыхало, и римляне ворвались в город, Рут теряя на бегу пожитки, бросилась вон из города. Видимо там, у входа в дом она и потеряла все свое достояние...


Вы наверно уже догадались. Да, это была та самая площадь, тот самый колодец и та самая дверь, около которой я нашел эту монету. Теперь она вернулась к своей бывшей хозяйке. Так замкнулся виток истории...